Пытался найти на сайте Преображенскую церковь в Острове – и, видимо, по скудоумию своему, не обнаружил. Если её и вправду нет – это очень досадно. (Но я не верю, наверняка, это я просто не сумел разыскать).
Про нее есть блистательнейшая статья ныне покойного В.В.Кавельмахера (подготовленная к печати его сыном С.В.Заграевским) (
http://rusarch.ru/kavelmakher14.htm ).
Есть ещё сочиненьице Вашего покорного слуги о церкви, но тут уж Вы сами решайте, годно оно для сайта, или не очень (
http://www.piminfo.ru/?id=19&pid=47 ). Ниже – отрывок:
У Преображенской церкви в Острове незнаменитая судьба. Едва ли не самый красивый храм во всём Подмосковье плохо известен не только нашим современникам, но и многим поколениям до нас. За четыре с половиной века существования он мог и вроде бы должен был стать святыней национального масштаба, как Покровская церковь на Нерли, как церковь Спаса на Нередице, как Покровский собор, что на Рву, как церковь Вознесения в Коломенском. Но не стал. Известность и всенародное поклонение обошли его стороной, и в богом забытом посёлке с крепким животноводческим комплексом в нескольких верстах от Москвы стоит памятник мирового значения, о котором мир не знает.
У этой странности есть по крайней мере одна положительная сторона. Когда Преображенский храм станет также известен, как Вестминстерское аббатство в Англии, как сооружения Гауди в Португалии, как Ротенбург в Германии, – тысячи людей в своих домашних фотоальбомах найдут разновременные снимки Острова – и с полным правом скажут: «А мы-то (или наши родители, или дедушки и бабушки) уже давно поняли, что к чему, и заброшенность места не мешала нам увидеть величие храма».
Вокруг него можно долго ходить в ограде, можно увидеть вблизи псковский бегунец под крышами апсид, задрать голову и удивиться тоненьким длинным карнизам, столбам, сосчитать двенадцать главок наверху, отметить неожиданные круглые окна в приделах, которые кажутся поначалу раковинами (а на второй взгляд – не знаешь, с чем их и сравнить, природные раковины-то – полукруглые), заметить разницу между килевидными (на шатре) и просто полукруглыми (на приделах) кокошниками, и даже попробовать понять, зачем такая разница была устроена четыре сотни лет назад, обратить внимание на множество металлических связей в стенах, на узкие-узкие окошки в барабанах приделов, словно прорезанные ножом в камне, с крышечками над ними, похожими на перевёрнутых чаек, на высоту, на шершавость камня.
Но увидеть его впервые лучше утром, часов в шесть, со стороны реки Москвы, снизу, то розовым, то дымчатым, то серым, то тяжёлым, то летящим.
Три апсиды, главный храм Преображения Господня, два придела, плотно собранные с основным храмом, растущий плавно и тонко кверху силуэт, ярусы кокошников, загадочная пустая восточная стена плоским прямоугольником с малюсеньким окошком на краю, огромные карнизы, юбка восьмигранного шатра, цвет камня, вертикальные и горизонтальные ритмы, немыслимая общая высота – и глаз и мозг просто не могут напитаться лицезрением. Вот оно, чудо Преображения. Чем дольше смотришь, тем больше невысокая горушка с церковью превращается в оплот и устой, в любовь и силу, в защиту и невыразимую, непередаваемую словами красоту.
Если два придела мысленно тщательно отделить от главного здания и отодвинуть метров на двадцать в стороны – будут две хорошие полноценные церкви, а центр осиротеет, станет беззащитным и хромоногим, неустойчивым. А подвинуть их обратно – и их плечи как раз придутся туда, куда надо, и из трёх частей получится упруго-устойчивый монолит, ансамбль.
В середине XX века реставраторы полагали, что приделы были пристроены позже основного здания, сейчас архитекторы думают иначе. Но ведь одного взгляда снизу, с реки, достаточно, чтобы согласиться, что храм с приделами – единое целое, так и было задумано, и только так и может быть, а приделы если и позже построены, то на год или на два, по технологическим причинам: даже два соседних кирпича положены в одну стену в разное время.
После слитности приделов надо не забыть обратить внимание на две.., как бы это сказать, не детали, не особенности.., а самые важные для архитектурного облика мелочи: плоский, пустой и какой-то даже чудной квадратный фасад главного храма и непостижимое основание его шатра.
Где начинается шатёр?
Над квадратом?
Или чуть повыше?
Снаружи и внутри он начинается на разной высоте. Архитекторы и строители над нами посмеются, ну и пусть: они, конечно, знают, что это элементарный приём, но для обычного человека это наблюдение ошеломительно. Видимый с улицы элегантный, стройный, тонкий и лёгонький шатёр внутри сооружения начинается на несколько метров раньше, сохраняя летучесть и возвышенность. Шестидесятиметровый храм никакие металлические связи от разваливания не удержат, он стоит почти полтысячелетия не железом, а правильной архитектурой: давящая масса шатра уравновешена не контр*форсами, а внутренней (изнутри находящейся) тяжестью его самого. Такая инженерная хитрость сама по себе вызывает восторг, но надо же и добавить – как красиво получилось! Останкинская телевизионная вышка в Москве стоит на той же хитрости, только красота у неё съелась высотой.
Что сказать про колокольню, стоящую совсем рядом с запада? Это якобы готическое сооружение в баженовско-казаковском духе имеет ли право загораживать храм? Готическое, высоконькое, остренькое, голокирпичное?
Наверное, потому и неизвестна эта церковь, что так рядом, столь наглядно ум и глупость нигде ярче не проявились – ну сразу же видно, и слов никаких не надо. По этой причине её и не превозносят до небес как национальное достояние: расстояние от достояния до заурядности ничтожно мало, несколько шагов, и вектор развития как-то неутешителен, чем уж тут похваляться, впору и устыдиться.
С востока смотреть – пиршество взору, с запада – обида горькая.
У каждого, впервые сюда попавшего, колокольня вызывает оторопь: да как же можно было, как рука поднялась у Анны, дочки Алексея Орлова, в 30-е годы XIX века, где же были глаза у архитектора, что за наглость, глухота, слепота, где вкус, где деликатность, наконец?
Ответ на этот вопрос один: и прекрасно, что она стоит, и её надо поддерживать так же, как храм. Не так уж много столь наглядных демонстраций деградации архитектурной мысли: чтобы в десяти метрах друг от друга стояли шедевр мастера и поделка подмастерья. Загородить храм колокольня не в силах, но вот чтобы подчеркнуть динамику и направление развития – лучше не придумаешь. Пусть стоит вечным укором мелочной и суетной псевдоготике.
Сейчас храм уже и не представить себе без колокольни. Они образовали некое единство красоты и убожества, величия и ничтожества, силы и бессилия. С этим надо смириться, так сталось – это памятник четырём векам без двух посередине: шестнадцатому и девятнадцатому. До чего же измельчал народишко: при Иване (нет, скорее при Борисе – В.В.Кавельмахер меня убедил) – такой храм, при Николае – вот эта колокольня.
«Придите... Не плáчите, время рыданий престá»...
Просто сравните.
Нет, столько яду, сколько заслужил автор колокольни (известный, кстати, архитектор, он ещё Ивановский монастырь так переблагоустроил, что потом боль*ше*ви*кам имен*но в нём оказалось удобнее всего учинить первый в истории XX века концлагерь), ещё не произвели все кобры в мире. Оставим её в покое. Пусть будет и она.
Кузнецов И.Н. Остров: церковь Преображения Господня. М.: Памятники исторической мысли, 2008.
