Потому что искусство поэзии требует слов, Я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов Второсортной державы, связавшейся с этой, - Не желая насиловать собственный мозг, Сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
За вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал В этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал, При содействии луж порождает эффект изобилья. Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя. Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,- Это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны, Стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны Новогодней, напитки, секундные стрелки. Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей; Пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей - Деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой Чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой, Вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках. Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь. Даже стулья плетеные держатся здесь На болтах и на гайках.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав, К сожалению, трудно. Красавице платье задрав, Видишь то, что искал, а не новые дивные дивы. И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут, Но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут - Тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей, То ль пятерка шестых остающихся в мире частей Чересчур далека. То ли некая добрая фея Надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу. Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу - Да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом, То ли дернуть отсюдова по морю новым Христом. Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза, Паровоз с кораблем - все равно не сгоришь со стыда: Как и челн на воде, не оставит на рельсах следа Колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"? Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда, Обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе, Как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены; Но не спит. Ибо брезговать кумполом сны Продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те Времена, неспособные в общей своей слепоте Отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек. Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть. Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть, Чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика. Не по древу умом растекаться пристало пока, Но плевком по стене. И не князя будить - динозавра. Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера. Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора Да зеленого лавра.
Мы стали друг для друга Чуть больше чем чужие Когда с тобой вдвоем кинулись с моста Мы слышали друг друга чуть больше чем глухие Не видя под собой порой полета высоты
Мы стали друг без друга чуть больше чем родные Двусмысленность речей теперь не принесет нам зла Не парадоксов дней не оттисков печали А золото молчаний нам осень принесла Мы стали друг от друга чуть больше слышать песен Значенья фраз, которых никак не примем в толк Не встретится ли нам Пусть даже и случайно В каком–нибудь троллейбусе идущем на Восток Мы стали друг о друге светло и нежно думать Рассеялись обиды все, как впрочем и мечты Мы стали друг для друга чуть больше чем родные И кто тебе сказал, что это повод для вражды
Не пройти мне ответом Там, где пулей вопрос, Где каждый взгляд - миллиметром, Время - пять папирос. Мертвый город хоронит
Свои голоса. Потерялись и бродят Между стен небеса. Рождество наступило, В подвале темно. Сколько душ погубило Напротив окно? Я забыл, что в природе Еще что-то есть. Шестого приняли роды Без шести минут шесть А наутро выпал снег
После долгого огня. Этот снег убил меня, Погасил короткий век.
Я набрал его в ладонь, Сплюнул в белый грязь и пыль. То ли небыль, то ли быль, То ли вечность, то ли вонь... Этот город разбился, Но не стал крестом. Павший город напился Жизни перед постом. Здесь контуженые звезды Новый жгут Вифлеем, На пеленки березы, Руки, ноги не всем.
С рождеством вас, железо, Повязка венцом. Медсестра Мать Тереза С симпатичным лицом. Прошлой ночью, как шорох, Вспоминались дни, Как вы задернули шторы, Как вы были одни. А наутро выпал снег После долгого огня. Этот снег убил меня Погасил двацатый век. Я набрал его в ладонь, Сплюнул в белый грязь и пыль. То ли небыль, то ли быль, То ли вечность, то ли вонь...
Не пройти мне ответом Там, где пулей вопрос, Где каждый взгляд - миллиметром, Время - пять папирос. Мертвый город с пустыми Глазами со мной. Я стрелял холостыми, Я вчера был живой...
Вышел из комы ночью там, где храм на крови без крова, Капельницы - в клочья, жить начинаю снова. Разлетелась вода снегом, белой ваты жую мясо, Волчьим вещим живу бегом, небо красное - будет ясно.
Новая жизнь разбежалась весенним ручьем, Новая жизнь разлилась по ларькам, по вокзалам. Новая жизнь посидим, помолчим ни о чем, Новая жизнь никогда не дается даром.
Разродилась звезда ливнем, порвала на ольхе платье, Процарапав тайгу бивнем, воробьиную рвет ратью. Зарастаю забытым словом на завалинке с домом-дедом, Парюсь в бане, чтоб свежим новым для охотника стать следом. Новая жизнь разбежалась весенним ручьем, Новая жизнь разлилась по ларькам, по базарам Новая жизнь посидим, помолчим ни о чем, Новая жизнь с мокрым веником да легким паром.
Хорошо бы воды холодной, он за руку меня дернул, Я ему: "Ты чего, родный?", а он ствол достает черный. Закричала ворона белой бессознательной злой клятвой. Эх, убитое мое тело - все родимые мои пятна.
Ю.Шевчук Я получил эту роль. Нас сомненья грызут. Я сомнениям этим не рад. Эта мерзкая тяжесть в груди разбивает любовь. А пока мы сидим и страдаем, скулим у захлопнутых врат, Нас колотит уже чем попало, да в глаз или в бровь.
Вот хитрейшие просто давно положили на все, Налепив быстро мягкий мирок на привычных их телу костях, Лишь смеются над нами, погрязшими в глупых страстях. Им давно наплевать на любое, твое и мое.
Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет. Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет.
Вопрошаем отцов, но не легче от стройных речей. Не собрать и частичный ответ из подержанных фраз. Их тяжелая юность прошла вдалеке от вещей, Тех, которые так переполнили доверху нас.
И когда нам так хочется громко и долго кричать, Вся огромная наша родня умоляет молчать. И частенько, не веря уже в одряхлевших богов, Сыновья пропивают награды примерных отцов.
В суете наступает совсем одинокая ночь. Лезут мысли о третьем конце, и уже не до сна. Но на следующий вечер приводим мы ту, что не прочь. И тихонько сползая с постели, отступает война.
Эфемерное счастье, наполнило медом эфир. Славим радость большого труда, непонятного смыслом своим. Славим радость побед, по малейшему поводу - пир. И уж лучше не думать, что завтра настанет за ним.
Безразличные грезы, прощаясь одна за другой, Улетают, навечно покинув еще одного. Он лежит и гниет, что-то желтое льет изо рта. Это просто неизрасходованная слюна.
Сладость тело питала, но скоро закончился срок. Он подъехал незримо к черте, где все рвется за миг. И в застывших глазах, обращенных к началам дорог, Затвердел и остался навек неродившийся крик.
