Входим.
Слева – здание старой-престарой трапезной, над которой в XVII веке надстроили церковь о пяти головах, с кокошниками. Ну а что она без апсиды – это мы уже и не замечаем, привыкли. В Серпухове такая есть, в Коломенском. С северной ее стороны – дверь, чтобы входить с ныне несуществующего крыльца или гульбища.
В монастыре столько всего есть, что уж она как-то и неприметна, разве что огромной одностолпной трапезной палатой и северным входом, в который нельзя войти, и дымником ровно над ним, в двух метрах: дверь, а над ней дымоход. Или он бутафорский, абы как недавно поставленный, или они там, в XVII веке, лучше нас умели дымоходы гнуть, сохраняя возможность периодической прочистки от сажи: сегодня ни один пожарный такой проект бы не принял (хотя, может быть, это больше говорит о пожарникых, чем о проекте).
Прямо по курсу – главный, Успенский собор.
Ну и тут, как водится, первый сюрприз. Это кто ж такое чудо чудесное отчебучил? Кто лестницу от крыльца влево на один пролёт отодвинул? Южный вход в храм – ровно посередине, под вторым окном, подчёркнут крыльцом, а с земли к нему дороги нет.
Очень хочется с ходу отругать реставраторов: мол, прямой им путь понадобился от монастырских ворот к лестнице, вот и переделали. Однако не тут-то было, не так всё просто, да может, и вообще не так.
Изразцы-то муравленые в нишах под крыльцом стоят. И что-то не видно, чтобы их переставляли. А ползучая арка под лестницей? А ступени? А ширина того, что мы сегодня называем перилами?
Что же, выходит, что этакую загогулину прямо в XVII веке и сотворили? И на что она им понадобилась? Спросить не у кого, придётся самим соображать.
А ответ на поверхности. Мы же с юга подошли, и если отсюда в храм войдём, то прямо к дьяконской двери в алтарной преграде и припрёмся. А там служба, хор, прихожане – так на нас и уставятся, забыв и про службу, и про молитву.
Вот оттого строитель и намекнул: нет уж, ты хоть прямо от ворот сюда пришёл, сразу в храм-то не лезь, повороти налево, дойди до западного входа, как человек, а уж потом, после службы на север и на юг будешь выходить – не показывая спину иконам. Попробуй повернуться спиной к покрову Сергия Радонежского в Троице – он те повернётся: дырку в спине взглядом сделает, век не забудешь его глаза.
Лихо придумано! Деликатно, но настойчиво и доходчиво. Ни тебе стрелок, ни табличек: «Пожалуйста, пройдите налево». Имеющий глаза – да увидит.
Ладно, повернули налево, идём под крышей по гульбищу.
Неправильное гульбище, не было оно крытым. И тут уж нам не надо доказывать, что меняется силуэт храма, что нарушается его стройность, что крыльца такие высокие и вертикальные не для того строили, чтобы прихлопнуть их плоской крышей над гульбищем. Есть не мыслительное доказательство, а фактическое. Это западное крыльцо со стороны гульбища: поверху остались два кирпичных карниза, которые никакой здоровый человек делать бы не стал, если собирался сразу же накрыть их сводом. (И для чего тут свод – крыша-то плоская?) Карниз – не столько для красоты, сколько для отвода воды от стены. А откуда возьмется вода под крышей?
Нет, всю эту крытую галерею устроили позже, стремясь не к красоте, а к удобству, чтоб вода за воротник не капала.
Внутри собор величественный и обычный. За входом – четыре столпа, стены с росписью и иконостас. В стенах и столпах есть, правда, нечто необычное – каменная высота. Тот бетонный бордюр (или бортовой камень), мимо которого мы каждый день около своих домов бессчётное число раз ходим, весит 90 кг. (Ну прямо как человек средней комплекции). В каждой колонне таких камней – даже предположить страшно, сколько: 500, 1000 или 2000? Сколько ж она весит? Про стены и думать не хочется. Даже посередине высоты они огромны; а ближе к земле? Там толщину надо мерить уже не сантиметрами, а метрами: насколько больше или меньше двух метров. А столпы в нижнем храме такого размера, что про их вес и предположить ничего невозможно – там уж речь должна идти не о тоннах, а о десятках тонн.
Конечно, известняк или кирпич – это не гранит, не бетон и не мрамор, вес поменьше будет. Но всё-таки, скажем, самую маленькую известняковую надгробную плиту от земли не всякий оторвать сможет – килограммов двести, да будет. А тут во всём храме – сотни, да какое там, тысячи тонн.
На болоте.
И храм, и монастырь целиком стоят на болоте.
И не тонут. То ли основатели монастыря каким-то непостижимым образом обнаружили здесь под болотами скальные породы, то ли какое другое знание помогло им и их последователям поставить монастырь почти на воде. Нынешние насельники монастыря говорят, что храм стоит «на плоту», без фундамента. Тысячи тонн – без фундамента. И не тонет, не покосилось, ничего нигде не просело.
Кто знает как – пусть проверит, просверлит землю, просветит её чем-нибудь, просканирует, есть там скала, или нет.
А у нас есть другое соображение, почему плот – самое правдоподобное предположение.
Не то что рядом с гульбищем, а вплотную, почти касаясь стенками до 1941 года стояла колокольня, которой равных – и не было, и нет. Достроенный Борисом Годуновым Иван Великий в Москве, конечно, повыше будет (на пять метров), но этот гигант 76 метров был не в пример стройнее.
Зачем было бы колокольню ставить так близко, совсем рядом, вплотную? Когда ещё так ставили? С какой стати? Не против западного входа, а где-то на углу, бог знает где.
Правду знает только тот, кто ставил.
Одно из двадцати семи одинаково правомерных предположений – да, был плот, по площади гораздо больший, чем площадь храма, не в два и не в три наката, а в пять или десять, из проморившихся брёвен, поверху песок, крупный щебень и камни, чем выше, тем крупнее. И на общей с храмом платформе, именно на северо-западном углу, чтобы не перегораживать западный вход, построили колокольню с отношением высоты к основанию – 10 / 1.
Небоскрёб XVII века.
В колокольне, наверное, было много примечательного, уж теперь мы не увидим, какие там были лестницы в стенах, как делались ярусы, перекрытия (если были), как часто стояли связи. Но одну деталь можно приметить и сегодня. Если считать сверху, от купола, на третьем, четвертом и пятом ярусах отчетливо видны совершенно одинаковые в высоту каменные не то балясины, не то перила. Очень красиво выглядят. Такие вертикальные заборчики по верху трёх ярусов – очень уместны. Ярусы дают горизонтальное членение, а тут – такой маленький вертикальный дробный ритм. Хорошо.
Один вопрос – почему они абсолютно одинаковы в высоту? Так, примерно метр – метр десять? И уменьшение ширины каждого яруса с этими заборчиками по сравнению с каждым следующим наверх – тоже около метра. То есть между заборчиком и стеной яруса – расстояние примерно в метр. Уж наверное, не чтобы снег собирать.
Всех туда, конечно, не пускали. Но те, кого пускали – какой же им отрывался вид! Сегодня такой только вертолётчикам и доступен– но в суете, с шумом винтов и грохотом двигателя. А в тишине, после того как долго-долго протискивался по лестнице внутри стены, с колотящимся сердцем, наконец выбираешься на эти маленькие гульбища – ...
За колоннами в храме – иконостас середины XVIII века.
Тоже с хитростями.
Слева – здание старой-престарой трапезной, над которой в XVII веке надстроили церковь о пяти головах, с кокошниками. Ну а что она без апсиды – это мы уже и не замечаем, привыкли. В Серпухове такая есть, в Коломенском. С северной ее стороны – дверь, чтобы входить с ныне несуществующего крыльца или гульбища.
В монастыре столько всего есть, что уж она как-то и неприметна, разве что огромной одностолпной трапезной палатой и северным входом, в который нельзя войти, и дымником ровно над ним, в двух метрах: дверь, а над ней дымоход. Или он бутафорский, абы как недавно поставленный, или они там, в XVII веке, лучше нас умели дымоходы гнуть, сохраняя возможность периодической прочистки от сажи: сегодня ни один пожарный такой проект бы не принял (хотя, может быть, это больше говорит о пожарникых, чем о проекте).
Прямо по курсу – главный, Успенский собор.
Ну и тут, как водится, первый сюрприз. Это кто ж такое чудо чудесное отчебучил? Кто лестницу от крыльца влево на один пролёт отодвинул? Южный вход в храм – ровно посередине, под вторым окном, подчёркнут крыльцом, а с земли к нему дороги нет.
Очень хочется с ходу отругать реставраторов: мол, прямой им путь понадобился от монастырских ворот к лестнице, вот и переделали. Однако не тут-то было, не так всё просто, да может, и вообще не так.
Изразцы-то муравленые в нишах под крыльцом стоят. И что-то не видно, чтобы их переставляли. А ползучая арка под лестницей? А ступени? А ширина того, что мы сегодня называем перилами?
Что же, выходит, что этакую загогулину прямо в XVII веке и сотворили? И на что она им понадобилась? Спросить не у кого, придётся самим соображать.
А ответ на поверхности. Мы же с юга подошли, и если отсюда в храм войдём, то прямо к дьяконской двери в алтарной преграде и припрёмся. А там служба, хор, прихожане – так на нас и уставятся, забыв и про службу, и про молитву.
Вот оттого строитель и намекнул: нет уж, ты хоть прямо от ворот сюда пришёл, сразу в храм-то не лезь, повороти налево, дойди до западного входа, как человек, а уж потом, после службы на север и на юг будешь выходить – не показывая спину иконам. Попробуй повернуться спиной к покрову Сергия Радонежского в Троице – он те повернётся: дырку в спине взглядом сделает, век не забудешь его глаза.
Лихо придумано! Деликатно, но настойчиво и доходчиво. Ни тебе стрелок, ни табличек: «Пожалуйста, пройдите налево». Имеющий глаза – да увидит.
Ладно, повернули налево, идём под крышей по гульбищу.
Неправильное гульбище, не было оно крытым. И тут уж нам не надо доказывать, что меняется силуэт храма, что нарушается его стройность, что крыльца такие высокие и вертикальные не для того строили, чтобы прихлопнуть их плоской крышей над гульбищем. Есть не мыслительное доказательство, а фактическое. Это западное крыльцо со стороны гульбища: поверху остались два кирпичных карниза, которые никакой здоровый человек делать бы не стал, если собирался сразу же накрыть их сводом. (И для чего тут свод – крыша-то плоская?) Карниз – не столько для красоты, сколько для отвода воды от стены. А откуда возьмется вода под крышей?
Нет, всю эту крытую галерею устроили позже, стремясь не к красоте, а к удобству, чтоб вода за воротник не капала.
Внутри собор величественный и обычный. За входом – четыре столпа, стены с росписью и иконостас. В стенах и столпах есть, правда, нечто необычное – каменная высота. Тот бетонный бордюр (или бортовой камень), мимо которого мы каждый день около своих домов бессчётное число раз ходим, весит 90 кг. (Ну прямо как человек средней комплекции). В каждой колонне таких камней – даже предположить страшно, сколько: 500, 1000 или 2000? Сколько ж она весит? Про стены и думать не хочется. Даже посередине высоты они огромны; а ближе к земле? Там толщину надо мерить уже не сантиметрами, а метрами: насколько больше или меньше двух метров. А столпы в нижнем храме такого размера, что про их вес и предположить ничего невозможно – там уж речь должна идти не о тоннах, а о десятках тонн.
Конечно, известняк или кирпич – это не гранит, не бетон и не мрамор, вес поменьше будет. Но всё-таки, скажем, самую маленькую известняковую надгробную плиту от земли не всякий оторвать сможет – килограммов двести, да будет. А тут во всём храме – сотни, да какое там, тысячи тонн.
На болоте.
И храм, и монастырь целиком стоят на болоте.
И не тонут. То ли основатели монастыря каким-то непостижимым образом обнаружили здесь под болотами скальные породы, то ли какое другое знание помогло им и их последователям поставить монастырь почти на воде. Нынешние насельники монастыря говорят, что храм стоит «на плоту», без фундамента. Тысячи тонн – без фундамента. И не тонет, не покосилось, ничего нигде не просело.
Кто знает как – пусть проверит, просверлит землю, просветит её чем-нибудь, просканирует, есть там скала, или нет.
А у нас есть другое соображение, почему плот – самое правдоподобное предположение.
Не то что рядом с гульбищем, а вплотную, почти касаясь стенками до 1941 года стояла колокольня, которой равных – и не было, и нет. Достроенный Борисом Годуновым Иван Великий в Москве, конечно, повыше будет (на пять метров), но этот гигант 76 метров был не в пример стройнее.
Зачем было бы колокольню ставить так близко, совсем рядом, вплотную? Когда ещё так ставили? С какой стати? Не против западного входа, а где-то на углу, бог знает где.
Правду знает только тот, кто ставил.
Одно из двадцати семи одинаково правомерных предположений – да, был плот, по площади гораздо больший, чем площадь храма, не в два и не в три наката, а в пять или десять, из проморившихся брёвен, поверху песок, крупный щебень и камни, чем выше, тем крупнее. И на общей с храмом платформе, именно на северо-западном углу, чтобы не перегораживать западный вход, построили колокольню с отношением высоты к основанию – 10 / 1.
Небоскрёб XVII века.
В колокольне, наверное, было много примечательного, уж теперь мы не увидим, какие там были лестницы в стенах, как делались ярусы, перекрытия (если были), как часто стояли связи. Но одну деталь можно приметить и сегодня. Если считать сверху, от купола, на третьем, четвертом и пятом ярусах отчетливо видны совершенно одинаковые в высоту каменные не то балясины, не то перила. Очень красиво выглядят. Такие вертикальные заборчики по верху трёх ярусов – очень уместны. Ярусы дают горизонтальное членение, а тут – такой маленький вертикальный дробный ритм. Хорошо.
Один вопрос – почему они абсолютно одинаковы в высоту? Так, примерно метр – метр десять? И уменьшение ширины каждого яруса с этими заборчиками по сравнению с каждым следующим наверх – тоже около метра. То есть между заборчиком и стеной яруса – расстояние примерно в метр. Уж наверное, не чтобы снег собирать.
Всех туда, конечно, не пускали. Но те, кого пускали – какой же им отрывался вид! Сегодня такой только вертолётчикам и доступен– но в суете, с шумом винтов и грохотом двигателя. А в тишине, после того как долго-долго протискивался по лестнице внутри стены, с колотящимся сердцем, наконец выбираешься на эти маленькие гульбища – ...
За колоннами в храме – иконостас середины XVIII века.
Тоже с хитростями.
