Московский Кремль XVII века

Страницы: 1
RSS
Московский Кремль XVII века
 
МОСКОВСКИЙ КРЕМЛЬ
Теремной, Патриарший, Потешный дворцы

Разумеется, в ту эпоху Кремль выглядел совершенно иначе, чем сейчас. И дело не в том (вернее, не только в том), что до наших дней не сохранились многие здания тогдашнего Кремля. Кремль XVII века не был закрытым объектом, фактически, мёртвым городом. Это был город живой, несмотря на то, что царский дворец охранялся не менее строго, чем теперешние апартаменты президента. В остальном же это был бурлящий деловой и административный центр российской столицы. Круглосуточно здесь находилось множество придворных чинов, обслуживавших государя и его семью. Здесь же располагались министерства-приказы с их многолюдными штатами дьяков и подьячих – более полутысячи человек, а потому сюда стекались со всей Москвы и из других городов просители-челобитчики с делами как личного свойства, так и служебного. На Ивановской площади сидели старинные русские нотариусы – площадные подьячие, вокруг них толпились люди, которым необходимо было составить официальные документы.
Нельзя забывать и то, что в XVII веке в Кремле ещё были усадьбы представителей высшей знати – дома, окружённые садами и огородами. Кремль вмещал также резиденцию патриарха, несколько монастырей с их насельниками и множество церквей, куда приходили на службы люди, жившие и работавшие в Кремле. И, разумеется, вся эта кипучая жизнь нуждалась в материальном обеспечении, поэтому в Кремль въезжали подводы с продуктами для царского дворца, кормом для лошадей, дровами для отопления всех кремлёвских помещений. Словом, это был не музейный памятник или секретный объект, а часть города, хоть и самая важная и особенная, вобравшая в себя богатое и прекрасное наследие предыдущих эпох, со своими площадями, улицами, переулками и тупичками, с задворками и склонами, заросшими травой, и так он и воспринимался москвичами и приезжими.
Попробуем взглянуть на Кремль XVII века глазами человека той эпохи, ну хотя бы приказного подьячего. Работа средневековых русских чиновников начиналась рано, примерно с начала восьмого утра, а значит, около семи часов через несколько ворот проездных башен в Кремль с разных сторон втекали толпы подьячих в яркой разноцветной по моде того времени одежде. Многие из них жили недалеко от Кремля, в районе Солянки, и потому заходили в Кремль через Спасские ворота. От них было ближе всего до здания приказов – оно стояло на бровке Боровицкого холма, между Спасской башней и Архангельским собором с колокольней Ивана Великого, там, где сейчас разбит прелестный кремлёвский сад. Придя в приказ, некоторые из подьячих сразу же получали указание доставить какой-либо документ в другой приказ, в царский дворец или в патриаршие палаты. Ранним летним утром здания находились ещё целиком в тени, солнце освещало только купола, кресты и золочёные свесы карнизов. Путь во дворец лежал мимо Архангельского собора и колокольни Ивана Великого; выйдя на Соборную площадь, подьячий мог видеть, как, проникая в просвет между Архангельским собором и колокольней, утренние лучи единственный раз за сутки ярко и резко высвечивали фреску над входом в Благовещенский собор. Подойдя к крыльцу, ведущему в царский дворец, подьячий-курьер передавал бумаги кому-либо из дворцовых служащих, вход во дворец посторонним был заказан. Возвращаясь в приказ, он мог оглянуться на дворец и увидеть, как переливается яркими красками единственное здание в Кремле, целиком освещённое солнцем в этот час – Златоверхий теремок на крыше царского дворца, самая высокая точка, не считая Ивана Великого, в тогдашней Москве.
Эта игрушка была построена в 1637 году для царевичей Алексея и Ивана, сыновей первого царя из династии Романовых Михаила Фёдоровича. Алексею было тогда семь лет, Ивану – четыре года. Первый через восемь лет займёт место отца на троне, второго через два года не станет. Теремок, несмотря на уменьшительное название, представляет собой вполне вместительный дом, размером с небольшой коттедж, с высокой двускатной крышей. Внутри него одна просторная и светлая комната-зал с лавками по всему периметру. Поэтому неудивительно, что в Златоверхом теремке иногда проходили заседания Боярской Думы (кроме того, и расположение теремка соответствующее – ровно над Передней и Престольной царскими палатами, т. е. местом заседаний Боярской Думы и царским кабинетом). Теремок огибают открытые галереи-гульбища. С торцов здания это широкие площадки, а вдоль длинных сторон теремка – узенькие проходы с невысокими, чуть выше колена парапетами, за которыми глубокие провалы внутренних дворов Кремлёвского дворца. Даже в начале XXI века вид на Москву с этих галерей открывается захватывающий. Каково же было озирать оттуда город в XVII веке! Он лежал весь, как на ладони, с широкой излучиной огибающей Боровицкий холм Москвы-реки; видны были не только окраины, но и окружавшие Москву леса и дальние поля. И тут же, на уровне глаз, рукой подать в буквальном смысле слова (стоит только перейти на соседнюю крышу) – лес куполов Верхоспасского собора, рядом и под ногами – дивной красоты многоярусные изразцовые фризы собора и нижних этажей терема. Трудно утверждать наверняка, но заказчикам и строителям Златоверхого теремка не могла не приходить в голову мысль, что взгляд из теремка формируется именно царский, государственный – с поднебесья – почти рядом с Богом – вниз, на подвластные земли. Но и этого кому-то из «пользователей» теремка показалось мало (может быть, это был энергичный и любознательный Алексей Михайлович): уже вскоре к восточному углу теремка была пристроена «смотрильная» башенка, верхняя площадка которой была ещё выше, на уровне крыши теремка, и вид с неё был ещё хоть чуть-чуть, но дальше. Что башенка была пристроена позже, а не одновременно со строительством теремка, видно по тому, что сени, соединяющие её с теремком, почти совсем закрыли чудный фантастический фронтон над восточным входом, парный западному, но в некоторых деталях отличный от него. Из нижних помещений в теремок попадали двумя путями. Первым – по винтовой лестнице с белокаменными резными ступенями, выходящей в отдельную палатку-тамбур рядом с теремком, и оттуда через открытую площадку в теремок. Вторым – по другой, тоже белокаменной винтовой лестнице, которая приводила в сени, соединявшие «смотрильную» башенку и восточные двери теремка.
 
Златоверхий теремок – здание символическое. Это не только «чердак», вершина теремного царского дворца XVII века, но и вершина русского абсолютно самобытного зодчества, своего рода квинтэссенция национального духа той эпохи. Теремок, как уже говорилось, здание не маленькое, и, будучи предназначенным для царских детей, вполне помпезное, богатое. Но вместе с тем оно совершенно не замораживает холодом торжественных официальных строений, так характерным для последующих эпох. Это дом для жилья, для детских игр и занятий в данном случае, – уютный и тёплый. И, конечно, как и всё, что выходило из рук мастеров XVII века – будь то одежда, домашняя утварь, мебель, дома – теремок дышит радостью жизни, восторгом перед её буйством, яркостью и великолепием. Высокая крыша покрашена «в шахмат», так любимый в XVII веке; с её карниза свешивается тончайшее металлическое кружево, притеняющее яркий двухрядный изразцовый фриз. Фигурные наличники окон, такие же, как и в нижних, «взрослых» этажах дворца, покрыты изумительной белокаменной резьбой, причём мастер, переполняемый творческой фантазией, для каждого окна сделал особый узор, объединённый с другими общим стилем, но разнящийся рисунком. Над каждым окном свисает белокаменная резная «гирька», центральная украшена головой льва с человеческими носом и глазами, остальные – парящими птичками. Фронтоны наличников венчают медальоны, в каждом – изображения разных животных и птиц, опять-таки неповторяющиеся. Когда-то в окна были вставлены кусочки окрашенной слюды (теперь их заменило цветное стекло), и комната наполнялась радужными переливами света. В то же время изнутри, через эти цветные окошки мир тоже виделся необычным, праздничным.
Такой же тонкой сложной резьбой, как и оконные наличники, оформлены и порталы дверей теремка и палатки-тамбура. Здесь всё, что могут предложить жизнь и сказка – ветки, травы, цветы и плоды, вазоны, «китаврасы», т. е. кентавры, грифоны, лебеди. Но главная прелесть – рельефы под закладными досками, которые украшают порталы. Восточный, как говорилось, закрыт сенями и башенкой, для обзора открыт только западный. Текст на доске гласит, что «Божиею милостию повелениемъ великого государя и великого князя Михаила Феодоровичя всея Руси самодеръжца и многих государствъ государя и облаадателя зделаны сии хоромы его государевымъ детемъ царевичю князю Алексею Михаиловичю, царевичю князю Ивану Михаиловичю всего от создания миру 7141 году», т. е. в 1637 г. Между текстом, забранным в резную рамочку, и резьбой портала протянулся великолепный раскрашенный рельеф, который должен был встречать царских детей при входе и служить для них своего рода школьной иллюстрацией, изображающей богатство и разнообразие жизни на белом свете. Центральная фигура на нём – бородатый голый человек, со скрещёнными «по-турецки» ногами; в волосы его воткнуты перья; возможно, так виделся художнику индеец. На каждой руке у него сидит по «райской» птице, а может быть, павлину; они, в свою очередь, держат в клювах гирлянду, целомудренно прикрывающую наготу человека. У ног «индейца» лежат пышные грозди винограда. С верхних углов композиции два тоже нагих охотника, высунувшись по пояс из зарослей, целятся из луков в птиц, сидящих в переплетении экзотических цветов и трав. Позади охотников, спина к спине с ними, неожиданно расположились весьма крупные белки с пушистыми хвостами. В нижних углах рельефа изображены нагнувшие головы и бодающие цветы и ветки какие-то рогатые животные. Вся эта наивная и трогательная композиция дышит жадным интересом к жизни и восхищением её чудесами и многообразием.
А что же наш подьячий? Отдав нужные бумаги во дворец, он, возможно, повернул направо, мимо вековых Грановитой палаты и Успенского собора, и отправился с другим поручением в не так давно отстроенные Патриаршие палаты.
Возводились они по заказу патриарха Никона и, что самое интересное, незадолго до Новоиерусалимского монастыря. Разница стилей обоих комплексов бросается в глаза: спокойные, строгих «классических» линий, хотя вовсе не лишенные декора Патриаршие палаты с замыкающей их с востока церковью Двунадесяти Апостолов – и экзотическое нагромождение объёмов и буйство изразцовых покрытий истринского монастыря. Интересно было бы узнать, что или кто повлиял на такое архитектурное решение кремлёвской резиденции Никона, ведь сегодня нашим глазам могла представать совершенно другая картина Соборной площади – с юга её замыкал бы переливающийся от крыши до подклета сине-жёлтой майоликой дворец-храм в удивительном ближневосточно-барочном стиле.
Однако и то, что мы видим теперь – тоже не похоже на то здание, которое встречало знатных гостей, в том числе царя Алексея Михайловича со всей семьёй, пришедших на новоселье к патриарху 22 декабря 1655 г. Не было ещё небольших палат, надстроенных над третьим этажом в самом конце XVII в., зато весь второй этаж вместе с церковью охватывали открытые обходные галереи-гульбища, на которые вели резные белокаменные крыльца. Именно на эти галереи выходили широкие южные и северные двери храма, которые так непонятно и некрасиво висят теперь над пролётами проездных арок. Представьте себе эти галереи и крыльца, и вы поймёте, насколько более торжественным, парадным выглядело это сооружение. Кроме того, только так оно приобретает законченный вид, которому сейчас явно чего-то недостаёт, в нём ощущается недосказанность. Но и это ещё не всё.
Никон не был бы самим собой, если бы даже этому элегантному зданию не придал большей красочности, так любимой им.
Над высокими двускатными кровлями горели золочёные ажурные коньки, перекликаясь с резными золочёными же подзорами карнизов; закомары храма были украшены великолепными фресками, выполненными лучшими царскими изографами Симоном Ушаковым, Иосифом Владимировым, Фёдором Козловым, во внешние киоты вставлены написанные ими же иконы. Золото декора и краски росписей особенно свежо и празднично смотрелись на фоне стен – не кирпичных, не белёных, как теперь – а окрашенных в розовый цвет.
Неудивительно, что этот величественный, стройный золотисто-розовый дворец производил неизгладимое впечатление на современников.
Возможно, правда, что ежедневно видевший его приказный подьячий воспринимал эту красоту так же привычно, как и мы, рассеянно скользящие взглядом по чудесным творениям наших предков.
Справившись с делами в Патриарших палатах, подьячий вышел на улицу, повернул направо и двинулся через кремлёвские улицы и переулки завершать поручение в Потешном дворце. Здание было построено для тестя царя Алексея Михайловича в 1651–1652 гг., здесь Илья Данилович Милославский прожил 16 лет, а после его смерти в 1669 г. дом отошёл в царскую казну и уже вскоре, в 1672 г. в хоромах стали устраивать для царской семьи развлечения, или потехи – первые на Руси театральные постановки, и так дворец получил название Потешного. В 1679 г. при сыне Алексея Михайловича, царе Фёдоре Алексеевиче, в дедовский дом перебрались внучки Ильи Даниловича, т. е. сёстры государя. Для удобства сообщения Потешный дворец соединили с соседним царским Теремным дворцом крытыми каменными переходами на столбах.
 
Это строение, расположенное у Кремлёвской стены ближе к Троицким воротам, было ещё одной диковинкой Кремля XVII века, заключавшей в себе немало чудес. Во-первых, это был один из немногих московских «небоскрёбов» того времени – четырёхэтажное здание выглядит высоченным и для москвичей XXI века. Этажи соединялись крутыми наружными лестницами и переходами. К слову сказать, это единственный дошедший до нас образец кремлёвских боярских хором. Конечно, это не рядовые, а элитные, если так можно выразиться, боярские палаты – всё-таки царский тесть, но представление о характере московской архитектуры XVII века они дают в полной мере, в том числе о том, какого цвета была Москва. Реставраторами восстановлена оригинальная покраска дворца – нижние три этажа, выходившие на узкую кремлёвскую улицу, были выкрашены светлой розовой краской, а верх, поднимавшийся над стеной, – ярко-красной в сочетании с белой, синей и зелёной.
«Небоскрёбом» дому пришлось стать из-за плотной застройки в этой части Кремля. Эти «стеснённые» условия, невозможность как следует раскинуться со всем хозяйством определили и вторую особенность здания – всю его длину пронизывал 30-метровый арочный проезд, соединявший южный парадный и северный хозяйственный дворы. Теперь въезды заложены и проезд стал внутренним коридором здания.
В-третьих, на самом верху, над жилыми покоями для сугубого удобства хозяина и домочадцев была выстроена домовая церковь Похвалы Богородицы со звонницей (недавно восстановленные), чьи купола так светло и живо глядели из-за Кремлёвской стены и отражались в водах текущей под ней Неглинки. Перед строителями церкви стояла «идеологическая» задача – как построить храм над жилыми помещениями и при этом не нарушить церковного канона, запрещавшего располагать священную часть храма – алтарь – в пределах человеческого жилья. Зодчие XVII века «вывернулись» из щекотливой ситуации весьма остроумно – они вывесили алтарь над проходящей внизу улицей, оперев его на мощные кронштейны-машикули. Но и этим не исчерпывались чудеса Потешного дворца. Кровли, окружавшие церковь с трёх сторон, были плоскими; примыкавшая к церкви с запада служила церковной папертью, в других частях были устроены «висячие» сады с деревьями, кустами и цветами в кадках. Наверное, это было невероятное, ни с чем не сравнимое ощущение – сидя под вишнями да яблонями на многометровой высоте над Москвой, любоваться текущей внизу Неглинкой, Каменным мостом, Боровицкой площадью, Воздвиженкой и Волхонкой и, дальше, уходящим на запад огромным красочным городом.
День клонился к закату, но работа в приказах ещё кипела – в XVII�века рабочий день московских чиновников длился 11-12 часов. И к вечеру нашему неутомимому подьячему пришло указание: быть послезавтра при государе в его подмосковном путешествии – помимо дворовых людей при нём должна была находится и походная канцелярия. С ней-то по очереди и отправляли в своего рода командировки – «посылки» – подьячих из разных приказов. На этот раз царь пожелал отправиться в свою подмосковную вотчину, село Остров, помолиться в старинном храме Преображения. Через полтора суток ранним утром государь отплыл от подножия Боровицкого холма.
Водный путь лежал по Москве-реке мимо Новоспасского монастыря и Крутицкого подворья, мимо Симонова монастыря; затем по правой руке появлялось за поворотом, как в сказке, Коломенское, дальше – Перерва, потом справа Беседы, а напротив, на левом берегу – Угреша, и, чуть погодя, – цель путешествия – Остров, на том же берегу, что и Беседы.

Кузнецов И.Н., Новохатко О.В.
Серебряное кольцо. М.: Памятники исторической мысли, 2007. С. 10–53.
 
Понимаю, что текст отдельно от картинок воспринимается худо, но поправить уже не могу – закрыты возможности редактирования.
Однако же отзовитесь, черкните пару строк – не верю, что ничего нового здесь Вы не нашли.
Текст на Златоверхом теремке разве кто-то читал?
Отчего на Патриарших палатах и церкви Двунадесяти апостолов на православном кресте – семь ветвей, а не восемь?
И вообще, если есть вопросы, отчего бы их не задать?
 
Нет вопросов. Значит, скучно. Значит, надо убивать тему.
 
Цитата
Нет вопросов. Значит, скучно. Значит, надо убивать тему.

Отнюдь... Читается на одном дыхании... Душа впитывает когда-то недополученное... И не важно, по каким причинам!.. Важно, что мысль за мыслью ловишь ощущение искреннего грустно-радостного восхищения, истекающего из, казалось бы, такого "скучного" повествования...
"О, Русь!.. Ты - Жизнь!"... Вопросов - тьма, но все - к себе.
Спасибо! А за Ферапонтово - особое спасибо!
Страницы: 1